БАЛЛАДА О КРАСОТЕ
Это были счастливцы. Те, Которые даже Встретились в красоте Ленинградского эрмитажа. Он глядел, как толпятся вокруг Все века и меридианы. Но появилась она. И вдруг Потускнели Венеры, поблекли Дианы. А она, отмеченная судьбой, Подняла глаза, холодея, И узнала перед собой Прометея.
Слушай, время, повремени-ка. Дрогнул голос, который необходим. - Ты Венера? - Нет, Вероника. - Я искал тебя. - Кто ты? - Я Вадим. - Десять дней между ними таяли льдинки, Привыкала к руке рука Они, как будто две половинки, Друг друга искали издалека Им кричали воды Невы и залива, Зеркала дворцов и все вокруг: - Ребята, вы вместе так красивы, Смотрите не разнимайте рук! - Десять дней просвистели. И все умолкло, - Не воротишь обратно, не пролетишь. Потому что его дожидалась Волга, Ее - Иртыш. Десять дней - это просто первое слово. Остались невидимые провода. Через месяц они увидятся снова И на этот раз навсегда. Он в поезде. Ляг, дружок, прикорни-ка. От белых ночей голова в дыму. "Вероника, Веронька, Вероника..." - Колеса нашептывали ему. А она летит к сибирским рябинам. Небосвод вокруг нелюдим. Но с каждого облака смотрит в кабину Вадим, Вадим, Вадим. Ресницы, которые взгляд ее ловят, Серых глаз удалой распах. Теплой пшеницей нависшие брови И детские ямочки на щеках. Таким запомни его, Вероника. Как назад не вернется в реке вода, Как не втянешь в горло взлетевшего крика, Так его не увидишь ты никогда. Почему никогда - разве были лживы Глаза и руки и небеса? Почему никогда, если оба живы И вот они - адреса? Правда был он при смерти две недели. Пришел в себя, не поняв, почему Бинты ему на голову надели, Горло повязкой сжали ему. А до этого легкость такая и смелость. И все удавалось. И вдруг этот крик... Просто не было выхода - загорелось, А он был рядом и он не старик. А крик ребячий откуда-то сверху. Сквозь огонь он все-таки добежал, Схватил мальчишку, прижал к сердцу И рухнул с третьего этажа. Когда пришел в себя понемногу, Шевельнул руками - их боль не жгла. Пощупал двойную от гипса ногу - Сказали: срастется. Будет цела. И вдруг, когда голову разоблачали От бинтов, лежавших белым венцом, В очках врача он поймал вначале То, что считалось теперь лицом. Это может только присниться - Кровавая маска, сплошной ожег. Ни бровинки-пшеничинки, ни ресницы, Ни ямочек на щеках, ни щек. Он закрыл глаза и сжал зубы, Равнодушьем дивя врачей, А в ушах его пели весенние трубы Ленинградских белых ночей... Еще едва ковыляя, в гипсе, Твердо вывел, дыханье зажав в груди: "Прости, Вероника. Я ошибся, Я тебя не люблю. Не жди".
Она не могла поверить такому - Внезапному, дикому, наотрез. Почуяв беду, все бросила дома. Примчалась к нему. А он исчез. Люди, надо жалеть его? Нет, не надо. Хоть гордость горька в своей наготе.
Вот на этом и кончилась баллада О красоте.
|